Намедни мне приснился сон,
Что умер я. И только стон
Живой округе возвестил,
Что я черту переступил.
Лежу в гробу. В костюм одет,
А галстук давит – спасу нет.
Гул голосов, родных рыданья,
Кой-кто теряет уж сознанье…
Как жаль, глаза прикрыли мне:
Не вижу — ночь иль день в окне,
Насильно веки мне прикрыли
И пятаками пригрузили,
Чтоб, не дай Бог, их не открыл
И закурить не попросил.
За дверью мужики стоят,
О чём-то тихо говорят.
Наверно, разговор идёт,
На что карась теперь клюёт?
Ну вот, поехали. Завыли
Без нот – их, видимо, забыли,
Фальцетом трубы музыкантов –
Не состоявшихся талантов.
Вот яма, вырытая наспех,
Верёвка, стулья, крест, как на смех,
Сварной железный в завитках,
Из труб. А ленты на венках.
На чёрном белым уверяли,
Что много люди потеряли.
Трудяги похоронной нивы,
Перепираясь незлобливо,
Готовы крышкой гроб закрыть.
На дно могилы опустить.
Слова последние похвал
За то, чего не совершал,
А кто-то нагло этак врал,
Что он мне часто в долг давал.
Последний плач и боязливо,
Все, кто брезгливость превозмог,
Целуют в губы торопливо,
Стирая слёзы с мокрых щёк.
Когда последний гвоздь был вбит,
А я уже полузабыт.
Неторопливо отлетела
Душа от умершего тела,
На Суд Всевышний унесла
Нажитый опыт и дела.
В безвестности межзвёздной где-то
Есть храм вселенского совета:
Свод запредельной выси чист,
Пол – дымкой скрытый аметист,
Колонны стен – хрусталь прозрачный.
Как истуканы стражи мрачной,
Они мерцают изнутри:
То рядом здесь, то там вдали,
То беспредельно высоки
И исчезающе тонки,
То превращаются в кубы –
Толсты, как старые дубы,
То огранёны, то круглы,
То лёгки, то, как валуны,
Меняют облик непрерывно,
Взгляд привлекая неотрывно
К алмазной стрелке на оси,
Что в волнах времени висит.
Вокруг застывшее пространство
(Прекрасней не было убранства
Для душ, вознёсшихся с Миров,
Как дань за жизнь, как часть даров
Богам – властителям Вселенной,
В ком только дух без плоти тленной..)
Вот в этот храм она влетела.
Ей стало страшно : оробела
И стала ждать, когда придёт
На суд идти её черёд
Судья безликий, бестелесный
Не спешно суд творит небесный.
И тает жизней череда,
Как испаряется вода,
На дне сосуда оставляя,
Что содержала жизнь былая.
Мгновений прожитых песок
Разделит сита волосок.
Крупицы добрых дел струями,
Сполна омытые слезами,
И дробь свинцовая грехов
На чаши сыплется весов:
Судеб ценителей бесстрастных,
К мольбам и боли безучастных.
Вот в этом сонмище туманном
Проходят души, без обмана
Готовые ответ держать –
Что могут Миру они дать…
Их было десять пред моею
Жемчужин. Говорить не смея,
Откуда вознеслись в сей храм,
Принадлежали чьим Мирам,
Вставали робко пред весами,
Своими видели глазами,
Какая чаша ввысь летит,
Какая в бездне зазвенит…
Судья поведает без слов
Алмазной стрелкою весов
Своё решенье о судьбе,
Что уготовили себе.
Затем бесстрастно огласит,
Куда идти ей предстоит:
В расщеп иль в память духотеки,
Где усыпят её навеки,
А миллионы лет пройдут,
Ей тело новое дадут.
Иль в голубой сосуд опустят
И в нём на атомы распустят,
И в космос выплеснут затем,
Чтоб распылилась в пустоте.
Шла первой под лучами света
Душа известного поэта
С планеты гомосимметрилов,
Где жёлтый карлик был светилом.
Когда её черёд настал,
Она взошла на пьедестал.
На чашу правую весов
Посыпалась лавина слов.
Дефисы, точки, запятые,
Названья книг, как понятые,
Свидетели «великих дел».
«Великой славы». Вот удел,
Вот образец для подражанья:
В лучах всеобщего признанья
Вертелся, чтобы обогреть
Тщеславья зуд. Не запереть
Бывало рот его на ключ –
Лились слова, как дождь из туч.
Река из слов остановилась,
Но стрелка вправо отклонилась
На пол — деленья. Потянули
Слова, которые уснули
В стихах, где веял вольный дух,
( Слова не сказанные вслух).
А остальные – пустословье,
Знать писаны они не кровью,
Знать мысли были в них легки,
Поэта мненью вопреки.
Была в них только трескотня
Пустых похвал, да беготня
К редакторам изданий разных,
А чаще газетёнок праздных,
В которых голое бабьё,
Да лживых силачей «дубьё»
Соседствуют с советом мнимым:
Как в сексе быть не заменимым.
Где пишут все, кому не лень,
Где «тень наводят на плетень»:
Как престарелая певичка
Орала ночью по привычке
Не от неистовства любви,
Когда огонь горит в крови,
А так, чтоб только говорили
О ней, пока не позабыли.
Бывало — книжки издавал,
Ни кто которых не читал,
Где рифмовались облака
С пролитой крынкой молока,
Там крестики столбцом и строчкой,
Как прошва на ночной сорочке…
На чашу левую легла
Грехами полная кила.
Чугунной тяжестью давила:
Чуть в чаше дно не провалила.
Вдруг треск глухой – кила порвалась,
Завязка, видно, истаскалась…
И выпали из тьмы грехи
В обличье разной чепухи.
Пытаясь спрятаться от света,
Скользят в нутро души поэта:
Невинной ябеды язык,
Коварной зависти кадык,
Молитва Музе на коленях,
И стыд от бесконечной лени,
И облако воображенья,
И боль от низкого паденья.
Шип розы, как свидетель пытки
В любви несбывшейся попытке,
Петля гордыни, ветер встречный,
И жажда славы бесконечной,
Лесть государственным мужам,
И прочий мерзкий быта хлам…
Всё ниже чаша опускалась,
А стрелка влево отклонялась.
И в тот момент, когда алмаз
Готов был дать уже приказ,
Исполнить грозное решенье:
Идти в ращеп за прегрешенья,
Весы накрыл густой туман
(Тождествен истине обман).
Когда упала пелена,
То чаши были, как одна:
Висели ровно над чертой.
Исход суда решён Судьёй:
« Проступки в области морали,
Грехом большим считать едва ли
Возможно для души поэта;
Ведь не давал же он обета:
Быть целомудренным всегда.
Была в проступках, знать, нужда.
А, что творил в тумане грёз,
Не может быть причиной слёз.
Ведь, если славили поэта,
То значит там Им нужно это».
Вот так звучал Судьи вердикт:
«Душа поэта – есть реликт!
Ей, хоть имела заблужденья,
Особое нужно храненье…».
И отослал её он в сад.
( В котором жить и я бы рад…)
Второй душой владел политик –
Всему и вся безбожный критик.
Мелькал частенько на экране,
Как «шавка» в золочёной раме.
В речах трещали обещалки,
Что превратит он в ёлки палки,
Польются благости рекой,
Исчезнет страх, придёт покой.
Его девиз – Свобода слова,
Что нет пути у нас другого,
Как только «гидрам» потакать.
Он создал партию «Плодов»
В созвездии « Больших Тельцов».
За что поддержку получил
От сборища каких-то «…Сил».
Не избирался никогда,
Ни где, ни кем, но был всегда
Он обладателем мандата.
Своей мошной считал Палату,
Как все «Избранники народа».
( Нет отвратительнее сброда
Бездушных циников. Как знать,
Произвела б на свет их мать,
Если б заранее узнала,
Кого на свет она рожала?)
На пьедестал душа вошла,
Почти спокойно повела
По атрибутам зала взор
И стала ждать свой приговор.
«Зачем ты здесь?» – спросил Судья-
«Ведь тело живо у тебя!»
Она ответила: «Хочу
Узнать куда я прилечу,
Когда отправлюсь на покой?
Как в рай попасть, какой ценой?
Просить пощады у людей,
Что не имел своих идей
Тот, телом чьим сейчас владею,
Но полной власти не имею
Над ним, что он безбожно врал,
Что взятки без разбора брал?…»
«Остановись!» — сказал Судья,
«Ты, как бездонная бадья.
Хоть вечность из тебя черпай
Дерьмо лишь льётся через край!
Я вижу всё и знаю всё.
Твои слова опять враньё.
Ты появилась, чтоб узнать,
Как ращепленья избежать?
Какую ценность представляешь
Для Мира, чем обогащаешь
Вселенский опыт?… Никогда
Не будет нам в таких нужда.
А, что творили вы законы?
То не заслуга – то препоны,
То вожжи для простых людей,
Чтоб ими править без затей,
Чтобы они «Тельцов» кормили
При том не ели б и не пили.
Всё! Кончен суд. Пришла пора:
Удел твой – «чёрная дыра».
А тело тенью изощрённой,
Пустой и неодушевлённой
Пусть поживёт.
Коль трудно строго
Нести сомнений крест и Бога
Все десять заповедей знать,
Тогда зачем обременять
Его душой?…)
Душа политика свалилась
В «дыру» без дна и растворилась
Средь атомов и электронов
И прочих протопозитронов.
А тело там в широком зале
Сидело в кресле, и едва ли
Кто понял, что сидит оно,
Как бы, уже погребено.
Души-то нет, внутри мякина,
А вид-то. вид, как у павлина.
Даёт советы , супостат!
Но… он народный депутат…
А потому расклад простой :
Пустой он или не пустой,
Творит законы для страны:
как снять последние штаны
С голодных баб и мужиков.
Ведь, если люди без штанов,
(Читатель вольность мне простит)
Руками прикрывают «стыд».
Легко тогда Иван да Машка
Потянут воз в одной упряжке.
(Не трудно в путах скакуну
одеть узду и не одну…)
так и сидит он до сих пор,
плюя на честь, и на позор.
На пьедестале чуть дыша
Стоит крестьянская душа.
Грехи посыпались горохом.
Сопровождая каждый вздохом,
Она глядела, а в глазах
Стоял недоумённый страх:
Неужто столько нагрешила
Без умысла.
Пока добро творила…?
Что грех крестьянина? Налил
Подряд раз пять и перепил,
Принёс мешок зерна домой,
Тайком,
Как будто он чужой.
Не проливал как будто пота,
Когда по праздникам работал?
В страду ни капельки не спал%
То жал, то сеял, то пахал…
Когда же потерял лицо?
А может был плохим отцом?
Когда с зарёю поднимал
Детей.
Работать заставлял?
Чтоб знали: если хочешь жить,
Среди людей и честным быть,
То надо хоть себя отдать,
А имени не замарать.
Когда молчал, терпя обиды,
От властелинов Мира «Иды»
Не грех же, что жену любил
До без ума? Но за трудами
В жене он женщину убил
Невольно – посудите сами.
«Да, это , видно, тяжкий грех,
Но уверяю – не для всех…»
Суд возвестил своё решенье:
«Заслуживает тот прощенье,
Чей труд достоин уваженья.
В хранилище Миров,- сказал
Судья, и обещал:
«Недолго будет там томиться.
Она нужна для вольной птицы.
Когда ж придёт и здесь предел,
Найдётся ей другой удел».
Душа трудяги вознеслась.
А вслед за нею поднялась
К весам для всех на обозренье
Та, что имел учёный – гений.
Которые являлись в свет
Раз в сто иль много больше лет.
Не христианство, не буддизм,
Ислама догмы отвергая.
Он исповедовал ДЕИЗМ,
Искал ключи к земному раю.
Религия свободы мысли,
Свободы выбора в пути,
Где разум бдит не из корысти,
А, чтобы истину найти.
Идеи разума сверяя,
С души движеньем, понимая,
Что обрамлённый плотью Дух,
Делам и помыслам – пастух.
Её желанью вопреки
Не дрогнет мускул у руки.
Хотел: труд человека облегчить,
Светило данью обложить,
Мечтал: не грызть землю лопатой,
Не жечь её на килловаты,
В пустыню превращая дом.
(Где мы пока ещё живём).
Мечтал: голодных накормить,
Чтоб люди дольше стали жить,
Не грызли глотки друг у друга,
Порвать порочный образ круга,,
Раскрыть ворота в мир иной,
Где Разум заодно с Душой.
Постичь гармонию вселенной.
Увидеть свет благословенный,
Коснуться только края Бездны –
Собранья знаний неизвестных.
Но не дано мечтаньям сбыться,
Как не найти волшебной птицы,
На Солнце чтоб свила гнездо.
Он смертен был, как червь простой.
Душа учёного раскрылась,
Но стрелка не пошевелилась.
И глас небесный произнёс:
«Злой рок тебя в ИХ Мир занёс.
Они разумны только внешне.
Плутая в дебрях тупиков,
Не видят путь во тьме кромешней
К познанью сущности Миров.
В стремленье к личному блаженству
Опустошают край родной,
Предпочитая совершенству,
Эгоистический застой.
На Их планете бесконечно
Жизнь повторяется. Беспечно
В самих себя вонзают жало
И возвращаются к началу.
Сейчас они почти готовы
Взорваться. И пытаться снова
На пепелище жизнь начать,
И миллионы лет молчать…
Возможно, в этот раз Им хватит
Ума над пропастью пройти,
Средь мыслящих вселенских тварей
Удастся место обрести.
Так вот, не медля ни минуты,
Цивилизации другой
Поможешь снять безделья путы:
Смертелен разуму покой.
Душа учёного исчезла…
За нею по ступеням влезла
Душа распутницы. Потом
Шли друг за дружкой чередом
Души злодея и артиста,
Самоубийцы, журналиста…
А следом – Я, не в полный рост,
Робея вышел на помост.
Вернее – это был не Я —
На суд пришла Душа моя.
Неловко как-то повернулась
И до изнанки распахнулась.
На чаши звонкие упали:
Восторг любви и боль печали,
Грехи и помыслы благие,
Плоды безделья – дни пустые.
Перемешались – не поймёшь:
Где бред глупца, где месть, где ложь,
Где циника смертельный яд,
Где шаг вперёд, где два назад…
И в этом хаосе юдоли
Лежали кандалы неволи,
Которые не снять вовек,
Пока не умер человек.
«Ты в ком жила? Скажи на милость.
Чью жизнь с тобой остановилась?»
Вопрос возник сам по себе,
Но я, доверившись судьбе,
молчал .
«Что сделал ты для нас в той гонке?
Или сидел от всех в сторонке?»
Пока я молча наблюдал,
Но тут не выдержал — сказал:
«Да, извинит меня Создатель.
Я – червь земной. Я – Обыватель.
Я – тот, кто тянет лямку жизни.
Какой бы не принадлежал Отчизне,
В каком бы мире не родился,
Какому б Богу не молился,
Во всех Мирах всем обладатель.
Я – патриот, и Я – предатель.
Я счастье для себя ищу:
Смеюсь и радуюсь, грущу.
Я прославляю, убиваю,
Себе хозяев выбираю,
И их же я потом кляну.
(Всю жизнь на кухне, как в плену.)
Потомство воспроизвожу,
Детьми своими дорожу.
Бывает стыдно мне и больно,
Гордыня не пускает в храм,
И ухожу из жизни сам:
По доброй воле к небесам.
Я ни во что почти не верю.
Ни кто не в силах грех прощать.
Нельзя судьбу свою примерить
И прожитое возвращать.
Что будет после – я не знаю.
Незнанье главное звено,
Что человеку позволяет
Мечтать о том, что не дано.
Какая истиннее вера?
(Глупей вопрос нельзя задать.)
Ведь все они – обман, химера,
Но Бог надежду может дать.
Их много выдумали люди,
В бессилье Мир умом понять.
И стали Боги людям — судьи:
За грех прощать или карать.
Я – обыватель – это значит:
Я усреднённый человек.
Пусть кто-то хочет жить иначе,
До этого мне дела нет.
Молюсь я по привычке Богу,
Несу свой крест, хоть и постыл,
Ругаю власти понемногу.
Я – есть и буду: всегда был.
Я не гордец, я нее тщеславен,
Я уважителен и прост,
Я — почва гениям и славе,
Цивилизации «компост».
Ты что несёшь за ахинею?
Как ты осмелился? Как мог?
Я от речей твоих немею:
Ведь это Мной вам послан Бог!
Земля – прекраснее планеты,
Чем ваша, трудно отыскать.
Но обозначились приметы,
Что Вас Мы можем потерять.
И Я послал в ваш Мир Мессию,
Чтоб Вы молились Небесам,
Чтоб милости его просили,
Приколотив себя к крестам.
Он Вам явился Откровеньем,
Хотел до времени смиреньем
Ваш дух бунтарский обуздать
И воле укрепиться дать.
Чтоб люди разумом созрели,
Не выпали б из колыбели,
Не ослабели б головой,
Не заслонили б Мир Собой.
Они по заданной программе
Должны постичь суть жизни сами.
А опыт накопленья знаний
Нам очень нужен для созданья
Цивилизации иной,
Где сменит действие покой.
Ты понял – кто Я? Или нет?
Я – тот, кто создал Белый Свет.
Я – это Вы, Они и Мы,
В ком зародилися умы,
Кто абстрагировался в плазму.
Я – это Я – Вселенский разум!
А ты хулишь меня бездумно,
Знать, средь своих – не самый умный?
А потому в ращеп пойдёшь:
В хвосте кометы пропадёшь!»
Я закричал ему: «Создатель,
Ты позабыл – я Обыватель.
На чтоб меня не осудил
Ни у кого не хватит сил
Дух Обывателя сломить
И образ мыслей изменить.
По атому себя найду
И снова к Вам на суд приду».
От этих слов дуга сломалась,
С грехами чаша оборвалась,
Другая – полная добра
Перетянула, вниз пошла.
Проснулся я. Лежу в постели.
От страха волосы «вспотели»,
Как лист осиновый дрожу.
Я здесь, иль там ещё брожу?
А, если бы я не проснулся?
Куда б послал меня Судья?
Из странного небытия?
Читатель, если ты прочёл
Сей труд до точки, и нашёл,
Что это сумасшедший бред,
Который не даёт ответ
На зуд мучительных сомнений:
Сколь Бог отпустит прегрешений,
И ты плюёшься и брюзжишь,
Но бросить в урну не спешишь
Листы испачканные чтивом
В оправе корочек красивых.
Я буду бесконечно рад.
Не надо мне других наград.
Наградой будет мне вниманье
И новых мыслей ожиданье…
Но, если и сожжёшь – не важно,
Важней, что оторвал от блажи,
Что думать я тебя заставил,
Коль мненье ты о нём составил,
Для чтенья время уделил,
И труд мой скромный оценил.
А мненье, сказанное вслух.
Тобою в крайнем возбужденье.
Кому – то также режет слух,
Как фальшь расстроенного пенья.
Здесь надо бы поставить точку
И никогда перо не брать.
Чтоб не просились мысли в строчку,
Чтоб мог спокойно ночью спать.
Но, видимо, не может Муза,
Меня совсем не посещать,
После того, как, вот обуза,
Слова я начал рифмовать.
А потому скорее буду,
Чем перестану строфы ткать,
Не уподоблюсь Чуду – Юду,
Не ставшему флоты глотать.
Читатель, позабудь названье,
И имя автора труда.
Прощай, прости за назиданье –
Такой уж странный я зуда.