(встреча вторая)
Прошло пять лет.
Сквозь узенькую щелку
Жизнь просочилась каплями минут
В былое – прошлое, похожа на подделку,
Где бесы с нетерпеньем наши души ждут.
А души мечутся, пытаясь откреститься
От грешных помыслов и явно грешных дел,
От суеты сует пытаются отмыться,
Шагая в одиночку за предел.
Прошло пять лет.
В тревогах и заботах
Намеренья запутались в быту…
Три друга молча, будто ждут кого-то
Оконную пронзают пустоту.
Всё было так, как в прошлую беседу:
То же окно и скатерть на столе,
Лежит меню и инструмент к обеду
Лишь нету пепельницы –« дама на седле»
А за окном всё та же лужа,
Смывает пыль дорог с крутых машин.
Напротив весь в огне, как из-под душа,
Стоит универсальный магазин.
Теперь он супер-гипер маркет.
В витрине профиль девы – неглиже,
А рядом в детском мини-парке
Парнишка тискает кого-то в парандже.
Всё, как всегда, и, как везде бывает,
Беседа не завяжется никак.
Что заказать, из них никто не знает:
Боятся сделать что-нибудь не так.
«Вы языки-то изжевали что ли?» –
Сказал один, который поважней:
Седая прядь, усы, бородка, ролекс
И « бабочка» с жемчужиной на ней.
«Ты, Хряк, не торопи, дай отдышаться»,-
Сказал не стриженный с щетиной на щеках,
Достал платок и начал зло сморкаться
До слёз в наивных голубых глазах.
Его прозвали ещё в школе — Рыжий,
Он был блондин с веснушчатым лицом
Он шёл к доске, как будто бы на лыжах,
Хотя и был разрядником – борцом.
Кого назвали Хряк, приподнял веки,
Поморщился, нахмурил лоб слегка:
Ведь сколько лет прошло, а прозвище, как плетью,
Хлестало больно и наверняка.
«И, всё-таки, что будем пить, Стиляга?
Зачем приехали в такую даль? Молчать?»
«Да, влип я давеча, ребята, в передрягу:
Не знаю, как мне и с чего начать?»
«Так не пойдёт, братва! – промолвил Рыжий,-
Сначала надо выпить, закусить,
А уж потом, как на духу, друг другу скажем,
Как надо и не надо жить.
Хряк заказал на первое – суп по-французски:
Без соли, но с толчёным чесноком,
А Рыжий — щи с огня и с расстегаями, по-русски
И с вымоченным в уксусе хренком.
А на второе: все сошлись на мясе,
Томлённом в соусе на медленном огне…
(Подобным лакомились в мясоед гурманы в рясах
На радость шефу ада – Сатане).
Графинчик с водкой на салфетке – плачет,
Грибки под луковыми кольцами блестят.
Знаток души – Стиляга руки прячет,
От предвкушения, пытаясь, дрожь унять.
Он был худой и длинный, как лесина:
Высокий лоб, на нём морщинок ряд,
Мясистый нос, очки в оправе синей,
По- детски любопытный острый взгляд.
Налили, выпили по — первой, закусили,
Налили по – второй под молчаливый тост – кивок,
В один момент грибки умолотили,
А Рыжий третью выпил под шумок.
«Бог любит троицу» — сказал и ложкой брякнул,
И стал, остервенело щи хлебать,
А Хряк, не глядя на друзей, тихонько крякнул,
И суп французский принялся глотать.
Стиляга всем налил ещё, но пить не стали.
В желудках язвенных пошло тепло волной,
Ещё графинчик водки заказали:
«Пожалуй, я начну, друзья, а вы за мной».
Глаза у всех, как яхонты горели,
Румянец стушевал морщинки на щеках,
А в сердце мысли о невысказанном зрели,
Готовые излиться вслух в словах.
«Так вот, — сказал патологоанатом Рыжий,-
В морг привезли уже холодный труп
На вид здорового и крепкого мужчины
С кровавой пеной у синюшных губ.
Он был красив восточной красотою:
Усы, бородка, взлёт густых бровей
И с тщательно обритой головою,
И настороженностью небольших ушей.
Он был не очень стар, но и не молод:
Лет сорока иль сорока пяти,
Он будто излучал смертельный холод
И знал, что смерть сейчас должна прийти.
Когда я вскрыл ему желудок и грудину,
Чуть не упал от изумления пластом:
В нём был чулок – гирлянда героина
С одним пустым надорванным звеном.
Какой злодей, какая вражья сила
Его заставила намеренно глотать
Смертельный яд, чем ум ему затмило,
Заставив жизнью рисковать?
Деньгами, подлыми бумажными деньгами,
Надеждой тайной накормить детей,
Купить всем чапаны атласные с кистями
И платье для второй жены своей.
Когда-то он точил резцом детали.
Заботы не давили крепких плеч,
Теперь нужда – её никак не ожидали,
Нависла над семьёю, как Дамоклов меч.
Мне было очень жаль его сынишку.
Он наших слов почти не понимал,
Перебирал отцовских чёток фишки,
И молча плача, слёз не вытирал.
Так завершается желанье:
Одним ударом разрубить
Узлы мучительных страданий,
Каких могло бы и не быть».
На этом Рыжий замолчал, ещё волнуясь,
Тихонько продолжал под нос себе бубнить:
«Я не уверен – верю ли я в Бога, но такое,
Он мог бы, если знал, не допустить».
Ткнул вилкой, выпил залпом водки,
Кусочек хлебушка ржаного отщипнул.
Стиляга с вилки снял кусок селёдки
И резко как-то головой мотнул:
«Печально, друг, твоё повествованье.
Моё немного будет веселей,
И в нём сквозит души страданье,
И равнодушие людей».
«Тому уж месяц. Где-то в полдень
В мой кабинет зашла начмед,
Кокетливо поправив кудри,
Сказала, что давно готов обед.
Я вышел вслед, но как нарочно,
Заверещал мобильник мой.
Дежурный врач просил нас срочно
В приёмный заглянуть покой.
Там на каталке извивался
В сильнейших корчах имярек
И безуспешно встать пытался,
Как, вдруг ослепший, человек:
Махал рукой, ища опору,
В глазницах стылые белки
И пена изо рта до пола
Текла лениво со щеки.
Ввели инъекцию, раздели,
Под душ холодный отвезли,
Укрыли простынёй, под мерный ток капели
Уснуть быстрее бедолаге помогли».
«Что у тебя, дружок, историй
Нет веселее для друзей:
То гроб пустой, то крематорий,
То скоп нечесаных чертей?
Давай-ка выпьем по одной
И успокойся, ради Бога,
Трясёшься весь, как твой больной,
Ты сам с ума сойдёшь в итоге».
Хряк выпил, чем-то закусил,
А Рыжий молча, отвернувшись,
Как истукан, будто застыл,
Глядел в окно, не шелохнувшись.
Усильем воли дрожь уняв,
Рассказчик к водке потянулся,
Налив, понюхал – пить не стал:
К рассказу своему вернулся.
«Он спал остаток дня и ночь,
В безвременье, без снов и боли,
Мы не могли ему помочь,
Не подавив остаток воли.
К утру проснулся, шевеля
От пут затёкшими руками,
Шепнул, не открывая рта:- «Вы зря
Меня опутали ремнями.
Я тихий, немощный калека,
На свете Том я был не раз
И там никто не падал в шоке,
Не отводил стыдливо глаз
От безобразного хромого…
Зачем старались доктора
Вернуть в сей мир меня живого
Страдать с утра и до утра?»
Ему освободили руки.
Он попросил воды попить,
Сел на кровать, поправил брюки
И начал снова говорить:
«Пять лет назад меня на «зебре»
Сшиб дорогой «кабриолет».
Я помню: отлетел, как кегля,
Под проезжавший «шевролет».
Потом был ад мучений долгих,
Рай в наркотическом дыму
И вкус своих слезинок горьких
Над телом матери в гробу.
Она не вынесла мытарства,
Потока бед со всех сторон,
Когда нужда купить лекарства,
Вела к убийцам на поклон.
От ран моих она страдала,
Пожалуй, больше чем я сам,
И, прячась, слёзы утирала
Тайком: я видел по глазам.
Перед иконами молилась
До исступленья, как могла,
И своё сердце погубила,
И смерть у ног моих нашла.
Её молитва тьму пробила,
До Бога, видимо, дошла:
Я выжил, как она просила,
Да, вот себя не сберегла.
Вчера была её година.
Я на погост цветы понёс…
Не знаю, по какой причине
В автобус бес меня занёс…
Ещё за поручень не взялся –
Автобус дёрнулся вперёд…
Я слышал возмущённый голос:
«Куда ты лезешь? Ну, народ!»
А дама в шубе завизжала:
«Ты мне на ногу наступил!
Дай выйти!», – коротко сказала,-
Посторонись, тупой дебил!»
От этих слов коротких, хлёстких
Цветы я на пол уронил.
В глазах замельтешили блёстки:
Я уничтожен ими был.
Мне, этот голос, показалось,
Я слышал часто в жизни той,
Когда Фортуна обещала
Быть верной спутницей – мечтой.
Я поднял взгляд: от удивленья
Сам по себе открылся рот
И в это самое мгновенье
Она шепнула: «Вот урод».
Как два сверкающих кинжала
В кромешной тьме пересеклись,
Так наши взгляды друг о друга
Ударились и разошлись.
Вряд ли меня она узнала,
Уж больно страшен я теперь,
На выход пробираться стала,
На остановке вышла в дверь.
Её узнать не трудно было:
Она красивою была,
Когда в детсад ещё ходила,
И в школе первою слыла.
Мы с ней по-доброму дружили,
Все знали: – девушка « моя»,
Но мы любовь не торопили:
У каждого судьба своя…
Прошли года: она училась,
Я в армии, как все, служил,
Она во сне мне часто снилась:
По-братски я её любил.
Вчера судьба вход в ад открыла…
Проснулись чувства и огнём
Влюблённость душу опалила…
Теперь гореть мне вечно в нём».
Он замолчал. Зашевелились,
Кто был в палате, поднялись,
Его на выход проводили,
Слов на прощанье не нашли.
«Через неделю или больше
Я мельком глянул в интернет:
В нём кто-то выложил безбожно
Архитрагический сюжет:
Калека ночью на «высотке»,
Как факел, ярко запылал
И вниз шагнул… Налей-ка водки,
Я что-то зябну, задрожал…
В руке его нашли записку;
«Я не готов всю жизнь страдать,
Всю жизнь с протянутою миской
От Бога милостыни ждать».
«Да,- Хряк налил Стиляге рюмку,-
Ты выпей, лучше закуси,-
И руку положив на руку,
Сказал: «Есть Бог на небеси!».
Неловко как-то помолчали
И Рыжий начал свой рассказ:
«Я не поверил ей вначале,
Потом озлился. В первый раз
Клиентка мне была противна…
Она хотела приподнять
Повыше уши: из-за шарфа
Её серёжки не видать…
Я взял её за оба уха,
Назад и вверх их приподнял
И моментально оплеуху
От пациентки схлопотал.
«Я знаю: я не чудо-дива.
Подрезать уши: блажь – каприз,
Не буду более красива
Подняв их или опустив.
Я повинуюсь воле мужа:
Ему не писан ни закон,
Ни антарктическая стужа,
Ни африканский потогон.
Он хочет, чтобы украшенья,
Которые подарит мне,
На предстоящий день рожденья,
Затмили звёзды в вышине.
Чтобы они и в сновиденьях
Невольно привлекали взгляд,
И каждое моё движенье
Рождало зависть всех подряд.
Но мы его чуть-чуть обманем…
За тем и обратилась к вам:
Мы уши поднимать не станем,
Лишь поприжмём, чтоб спрятать шрам.
Я сделал, как она сказала,
Не взяв оплаты наперёд.
Заказчица платить не стала:
Мол, муж потребовал развод…
Шеф молвил: «Со времён потопа
Таких как ты, мир не видал».
С тех пор на кличку «филантропа»
Я откликаться, молча, стал.
Уж лучше б был ветеринаром:
Бесплатно б лошадей лечил…
Я б этой дурочке задаром
К затылку уши прилепил.
Теперь зовите филантропом,
Хоть это тоже, что «дурак» —
Поверил псевдопенелопе…
Такое мог лишь глупый Хряк.
« Да, ладно, не казнись без толку,-
Промолвил Рыжий,- да налей
На посошок». Поправил чёлку
И хитро глянул на друзей…
«Короткий твой рассказ, дружище,
Да поучителен — ей-ей.
Пошли-ка по домам, мальчишки,
Сегодня хватит новостей».
Разъехались, договорившись
Лет через пять придти сюда,
Ни сколечко не усомнившись,
Что встреча будет: как всегда!